Тьма над Гильдией - Страница 39

Нитха впилась глазами в двух сидящих рядом Охотниц (особенно восхищала девочку статная золотоволосая силуранка, напомнившая Нитхе мать). Ей нравилась спокойная, уверенная свобода, которая ощущалась в каждом жесте этих женщин. Им явно не нужно было доказывать свое равенство с мужчинами.

Нургидан, глядя в трапезную поверх головы Нитхи, жадно впитывал обрывки рассказов об опасностях, битвах с чудовищами, богатой добыче. Яркая, полная приключений жизнь не приелась юноше за три года ученичества. Ему, как и Нитхе, место за пиршественным столом у Главы Гильдии казалось привлекательнее, чем трон любого королевства.

Дайру сидел на полу, чтобы не загораживать друзьям обзор, и серьезным, прицельным взглядом снизу вверх изучал лица гостей. Он знал, что Глава Гильдии призывает двоих охотников, чтобы втроем решить, насколько успешно ученик прошел испытание. Кто из этих шумящих, жующих, поющих людей будет вскоре решать судьбу Дайру и его напарников?

Когда до ушей парнишки долетела злая фраза про раба в учениках и неуважение к Гильдии, Дайру едва не выругался. Но сдержался, лишь недобро сощурил глаза. Обернувшись, спросил ровно и спокойно:

– Почтенный Хиави, а кто этот Охотник – тощий, смуглый, с рыжими волосами?

Хиави стоял на своих костылях за спиной ребятишек, прислонившись к стене. В трапезную не смотрел – он-то там чего не видел? Ответил не задумываясь:

– Долговязый, в черной одежде? Это Фитиль, он из Отребья.

Нитха хихикнула: такой точной оказалась кличка. Мужчина и впрямь походил на длинный черный фитиль из светильника. С тлеющим красным кончиком.

А Дайру возмущенно подумал: «Из Отребья! А я ему, видите ли, нехорош, этому высокородному господину!»

– Мать у него – наррабанка, певица, – продолжал Хиави, который гордился тем, что знает все и обо всех в Гильдии, – а отец – здешний, из Аргосмира. Ученичество проходил у Джарины – вон у той Охотницы, что постарше. Потом поменял четверых напарников – ни с кем дольше двух раз не ходил за Грань. Нрав у него неуживчивый.

«Ага!» – злорадно подумал Дайру. Ему все меньше нравился этот смуглый и рыжий…

– А знаете, с кем он ходит сейчас? – лукаво прищурил глаз Хиави. – С самим Унсаем! Вот повезло парню! Правда, поговаривают, что напарники уходили в Ворота вместе, а возвращались порознь. Небось опять Фитиль показывает свой норов!..

– Унсай, Унсай!.. – заволновались трое гостей. – Где он?.. Который?.. Покажи!

Хиави подвинулся на костылях ближе к двери, отстранил Нитху, чтобы видеть самому.

– Вон тот, что через стол разговаривает с Шенги.

Ученики впились глазами в статного, осанистого, с прекрасными манерами мужчину лет тридцати пяти, с ровными усами и небольшой бородкой. Он пил меньше, чем другие, и не пытался перекричать гостей: повышал голос ровно настолько, чтобы быть услышанным собеседником. Скупые жесты красивых рук довершали облик будущего Главы Гильдии.

Подростки были очарованы.

– Какое лицо умное, – шепнула Нитха, – лоб высокий…

– Расспросить бы, как он прошел насквозь Голодное Ущелье, – мечтательно пробормотал Нургидан.

Дайру не сказал ничего, но подумал: «Хорошо бы именно его Лауруш призвал на совет, когда мы вернемся с испытания!»

– Эге, – узнал вдруг Нургидан одного из Охотников, – смотрите, а ведь это Вескет! Который нас обыскивал! Как он здесь очутился?

– А что такого? – хмыкнул Хиави. – Сменился – да и пришел… А теперь – ходу отсюда, молодежь! Скоро гости начнут расходиться. Раньше-то до утра сиживали, а теперь у Лауруша сердце больное, так гильдейские берегут старика…

Ребята без единого словечка потянулись гуськом за Хиави. Нургидан шел последним. В просторной прихожей, где недавно Лауруш обнимал ученика, юноша задержался, с недоумением огляделся, словно пытаясь что-то вспомнить.

– Ты чего? – обернулся Дайру.

– Сам не знаю… Помнишь, мы на болоте нашли шатер? Там все провоняло таким непонятным, кисло-пряным?.. Верь не верь, а мне в прихожей тот же запах почудился!

8

Не всех успокаивает ночь, не всем смежает веки, не всем кладет на лоб свою черную прохладную ладонь. Счастливы те, кто не тащит в ночное отдохновение груз дневных забот, кто может прильнуть щекой к подушке в ожидании ласковых снов…

Посланника Хастана мучила бессонница. Он то садился на кровать, уставившись во мрак, то вставал, подходил к окну и, откинув край портьеры, мерился взглядами с луной (хладнокровная луна легко выигрывала поединок), то возвращался в постель и закрывал глаза, безуспешно заставляя себя уснуть. Увы, приказывать другим проще, чем себе. А ведь когда-то Хастан преспокойно дрых в шторм – если была не его вахта. Эх, молодость…

Можно усилием воли закрыть глаза. Но что в этом толку, если под веками вспыхнут огненные слова: «Четыре дня…»

Праздник Всех Богов!

Уже сейчас аргосмирцы предвкушают реванш, месть Морскому Старцу за спаленные холодным огнем корабли и погубленных моряков.

На верфях достраиваются еще два корабля, ско– ро будут готовы к спуску на воду. И во время празд-ника эти недостроенные суда благословят жрецы всех богов. По очереди, один за другим. Все Безликие и Безымянные прострут свои десницы над верфями.

Тот, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней;

Тот, Кто Движет Светилами;

Тот, Кто Одевает Землю Травой;

Тот, Кто Колышет Морские Волны;

Тот, Кто Повелевает Ветрами.

Все, кому поклоняются в Грайане, Силуране, Гур-лиане… чьи храмы строятся теперь и на Семи Островах.

Сам-то Хастан, как большинство моряков, верит в Морского Старца и его дочерей. Так-то оно проще, чем молиться чему-то безликому, узнаваемому лишь по деяниям…