Тьма над Гильдией - Страница 66

Но у кого траур, а у городского ворья самая ра-бота – ведь на похороны собрался весь Аргосмир. Все глазеют на погребальные носилки и не очень следят за своими кошельками.

Десятилетнему воришке повезло: он подобрал на мостовой оброненную кем-то сережку с черным камешком. Гордый добытчик, проигнорировав дальнейший ход траурной церемонии («Авось королеву и без меня до костра дотащат!»), помчался в «Акулий плавник» – и во дворе напоролся на хозяйского сына. Четырнадцатилетний Ярвитуш по-взрослому солидно распекал за что-то отцовского работника. Оторвавшись от разговора, пренебрежительно глянул на мелкого гостя:

«Ты к отцу? Его нет. Вот на бревне подожди, возле поленницы. В дом не суйся, шваль, много чести…»

И продолжил распекать конюха.

На бревне? Как бы не так! Дождик начал накрапывать, ветер такой мерзкий, до костей пробирает…

Мальчуган взбежал на крыльцо и юркнул в приоткрытую дверь.

До сих пор не забылось странное чувство: словно попал не в трапезную, где бывал не раз, а в совсем другой дом – таким непривычным выглядел кабак без единого человека.

Мальчишка не успел этому подивиться: увидел в окно, как хозяйский сын направляется через двор к дому. Не хватало влезть в ссору с этим гадом! Он проворно юркнул под стол – и из этого укрытия имел удовольствие увидеть, как Ярвитуш потрошит отцовский тайник.

Ну, потрошит и потрошит, дело семейное. Но маленького воришку крепко царапнули слова, которые он через месяц случайно услышал в том же «Акульем плавнике».

Один из посетителей спросил хозяина:

«Давненько я тут не бывал… у тебя, Шинтуш, вся прислуга новая?»

«Ага, – кивнул кабатчик. – Кто-то из прежних повадился меня обворовывать. Перепорол мерзав– цев – никто не сознался. Плюнул, продал всех на болото и купил новых. Ворье кругом, просто жить нельзя!»

Мальчика, ставшего нечаянным свидетелем беседы, весьма позабавил праведный гнев скупщика краденого. Но все же он посочувствовал рабам, ни за что угодившим на болото, и окончательно убедился в давнем своем мнении, что Ярвитуш – тварь поганая…

* * *

– Интересно, Рахсан-дэр прямо отправится к Лаурушу? Или будет стороной выяснять, куда я пропала? – вздохнула Нитха, отведя с пути ветку, едва не стегнувшую по глазам.

Трое подростков давно свернули с дороги и шли напрямик сквозь осинник.

– Прямо к Лаурушу и заявится! – зловеще поддакнул вредный Нургидан. – Да ка-ак узнает, что ты сбежала неведомо куда! Ка-ак напишет в Нарра-до! А твой отец ка-ак осерчает! А ну, скажет, подать сюда мою непослушную дочку! Я на нее гневаться буду!

Дайру, который шел впереди, обернулся и негромко, сердито сказал:

– Тихо, вы!..

– А в чем дело? – возмутился Нургидан (впрочем, возмутился шепотом: напарники привыкли доверять друг другу).

– Ворота недалеко. Если там охрана – могут услышать.

Нургидан и Нитха растерянно переглянулись: оба начисто забыли про караулы.

– Сейчас проверю! – кивнул Нургидан и бесшумно двинулся сквозь подлесок.

Напарники с завистью глядели вслед: тише оборотня по лесу мог скользить разве что солнечный луч…

Парень обернулся проворно: возник из кустов, словно лесовик.

– Сидят. Двое. Беды не ждут. Арбалеты отложили, на солнышке греются. Вот тут их и… – Нургидан закончил фразу свирепым жестом.

– Никаких «и»! – вскинулась Нитха. – Тебе бы только драться! Мы же не разбойники!

– Верно, – поддержал ее Дайру. – Шенги обвиняют в том, что он «жгучую тину» для преступников добывал, а его ученики нападут на охрану возле Ворот? Ты уж сразу учителю удавку подари!

– Так что же нам, домой возвращаться?

– Зачем? Есть одна мыслишка…

* * *

Кабак «Акулий плавник» показался Шенги бо– лее низким, приземистым, чем сохранила память детства. Дом словно ушел в землю по второй ве– нец бревен, и потолок в чадной, грязной трапезной будто сполз по стенам: руку вытяни вверх – и вот они, потолочные балки! Впрочем, удивляться нечему. Не кабак усох и сжался – сам Шенги вырос…

До чего убого выглядят эти злые чертоги детства, этот дворец, где обитал всемогущий Шинтуш Темный Год, господин мелкого ворья…

Поганенькое заведение, даже не второсортное. Сажа из очага летает по всей трапезной: хозяин уже забыл, когда звал трубочистов. Жиденький слой соломы едва прикрывает грязный пол. Столы такие, что Шенги побрезговал бы на них облокотиться.

Но дела в «Акульем плавнике» все же идут помаленьку. За столами, несмотря на ранний час, торчит с десяток похмельных небритых рыл. Все в лохмотьях, все угрюмы, у каждого вид отпетого головореза. Не шумят, не смеются, песен не поют. Каждый молча тянет вино из глиняной кружки. Разом вскинули глаза на чужака в добротном плаще. Одинаковые взгляды – холодные, оценивающие. Дескать, если встретимся с тобою, господин, в темном переулочке, чем ты нас тогда порадуешь?

Самый оценивающий взгляд у того, кто стоит за стойкой. У хозяина этого роскошного заведения.

Шенги сдержал усмешку. И этого двуногого таракана он когда-то крепко побаивался? Ну, может, в детстве Ярвитуш и был крепким мальчишкой… хотя, помнится, при их последней встрече сын кабатчика был крепко отлуплен… Но теперь он может похвалиться разве что ростом. Тощий, грудь впалая, морда бледная, глаза ввалились – пьет, что ли? Нет, вряд ли Жабье Рыло стал бы держать пьянчужку в числе близких подручных.

Хотя о связи кабатчика с Жабьим Рылом Шенги знает только от Блохи. Может, хитрый Ярвитуш просто врет про свои дела с «ночным хозяином»?

Эти мысли промелькнули у Охотника, пока он неспешно шел от двери к стойке. Не оборачиваясь, Шенги знал, что его провожают хмурые взгляды завсегдатаев. Не любили в «Акульем плавнике» чужаков.