Тьма над Гильдией - Страница 34

Лисонька склонила голову над лютней, пряча довольно вспыхнувшие глаза. Именно эта песня когда-то привлекла к ней внимание загадочного юнца, который появлялся невесть откуда, исчезал неизвестно куда и не скупился на серебро.

Вспомнил, значит…

Пальцы привычно пробежали по струнам. Низким хрипловатым голосом девица запела на разудалый плясовой мотив, который странно сочетался с горечью слов:

Ну, вот и вся любовь – ушла с костра золой. Не попрощались мы – уж ты прости, родной! Я не пойду к костру – на кой я там нужна? Не место девке там, где голосит жена. Кабацким пташечкам зазорно плакать-то! А ты и не любил той бабьей слякоти. «Когда умру, – шутил, – пляши, веселая!» Мне серебро твое – дороже золота. А ты не скряжничал, платил с охотою… Да все гори огнем – я отработаю! Пошла по кругу я – притих кабацкий люд… И не пила еще, да ноги не идут. Меня певуньей звал – а петь не хочется, Дразнил смешливою – а не хохочется… Да что мне слезы лить – смешить кабатчика! Пляши, гулящая, – вперед заплачено! Эх, с шеи сдернула я бусы алые, Гулякам под ноги их разметала я! Я каблучками бью, я рукавом машу. Чего таращитесь? Я не для вас пляшу! А каблучки стучат, а сердце – вперебой! И было счастьице, да ты унес с собой… Так закружилась я, что стены вертятся! Пляшу о том, что нам уже не встретиться. Не пожалею ног за серебро твое, За ночи сладкие, за сердце доброе, За руки дерзкие, за очи ясные… Ну что, доволен ли, хозяин ласковый?

Хорошо пела Лисонька: вызов и отчаяние, лихая удаль и боль сплелись в ее голосе.

А только зря старалась! Где-то на середине песни этот тощий паршивец перестал растерянно водить глазами по залу: зацепился за что-то своим бесстыжим синим взором, уставился в одну точку. И когда воцарилась тишина – не понял даже, что песня кончилась.

Пришлось Лисоньке тронуть дружка за плечо. Щегол вздрогнул:

– Ах да… славно поешь!

Положил на скамью рядом с девушкой серебряную монету. Встал, потянулся всем своим длинным, гибким телом.

– Засиделся что-то. Пойду с людьми поболтаю.

И – за порог… Лисонька ему уже не «люди», да?

Девица глянула, куда направляется беглый ухажер, и чуть не взвыла от досады.

Потому что в трапезном зале, который уже порядком заполнился гостями, сидела в уголке девчонка-наррабанка в дорожной одежде. Не девушка даже, а именно зеленая девчонка – лет пятнадцать, не больше. Но даже на ревнивый взгляд Лисоньки – на редкость смазливая. Круглолицая, большеглазая, фигурка не по возрасту ладненькая…

Нет, ну что этой заморской змеюке делать в Аргосмире? Сидела бы в своей пустыне под пальмой, пасла бы верблюдов! И не отбивала бы поклонников у гурлианских красавиц!

* * *

Порядочная наррабанская девушка ни за что не станет разговаривать с незнакомцем, который на нее дерзко пялится. Может быть, тихонько укажет на наглеца своему спутнику. (Спутник наверняка есть – как же робкому, тихому созданию в одиноч– ку покинуть дом!) В самом крайнем случае писк-нет: «Отцу скажу!..» – наивная угроза воробушка ястребу…

Но отец Нитхи далеко, за морем. Спутники – Дайру и Нургидан – увлеклись игрой в «радугу», ничего вокруг не видят. А бледный востроносый нахал подошел почти вплотную. Навис над сидящей Нитхой, таращится в упор.

Нитха со вздохом вспомнила Рахсан-дэра, который безуспешно прививал ей кротость и хорошие манеры. Мысленно попросила прощения у наставника. Вскинула голову и спросила дерзко, громко и отчетливо:

– Ну и что ты на меня так уставился?

Наглец тут же ответил самым учтивым тоном:

– Раздеваю тебя глазами.

– Все? Раздел? – не смутилась Нитха. – А теперь одень обратно!

Нургидан и Дайру оставили игру, заинтересованно оглянулись, встали. Но синеглазый наглец этого не заметил.

– Крошка, не злись! Я тебя не съем, просто по-знакомиться хочу! Меня здесь прозвали Щеглом. Если хочешь, могу показать тебе город. Ты ведь недавно в Аргосмире?

– Недавно. И уже вижу худшее, что есть в городе. Спасибо, показал. А теперь исчезни.

– Почему ты сердишься? Разве я что обидное говорю? Как тебя зовут?

– Ее зовут «пошел вон», – послышался ленивый, но очень увесистый голос Нургидана. Он подошел, встал напротив аргосмирца – глаза в глаза.

– Какое красивое наррабанское имя! – так же ле– ниво отозвался неструсивший Щегол. – А ты ей кто будешь? Брат, жених, или просто так нарываешься?

– Просто так нарываюсь, – заверил его Нурги-дан. – Скачи отсюда, боевой кузнечик, а то у тебя здесь назрела неприятность.

– Правда? И крупная?

– С меня размером.

В этот миг в трактир вошел рослый, плечистый мужчина с густой курчавой бородой. Щегол заметил его краем глаза – и губы юнца тронула чуть заметная улыбка.

– С тебя размером? Ну, это невелика беда! Отодвинем в уголок и…

Щегол не договорил: кулак Нургидана врезался ему в лицо, отшвырнул к стене.

И тут же вошедший верзила метнулся через зал. Он не пытался выяснить, что произошло, уладить дело миром. Просто ринулся в драку.

Нургидан стоял спиной к новому противнику, поэтому бородач успел бы врезать ему своим кулачищем, похожим на боевой молот. Но Дайру (которого бородач не принял в расчет) крепко пнул верзилу по голени. Тот споткнулся, удар ушел мимо головы Нургидана.

По-медвежьи рявкнув, верзила легко подхватил тяжелый табурет. Кому из подростков он бы его обрушил на голову – осталось неизвестным, по– тому что Нитха, проворно подхватив со стола широкогорлый кувшин, выплеснула вино вояке в глаза.

Лисонька тем временем подошла совсем близко, чтобы не упустить ничего из происходящего. И несколько капель вина угодили на ее желтое открытое платье.