Поэтому Шенги был настороже, как на тропе Подгорного Мира. Фонаря не было, он шел, на каждом шагу опасаясь подвоха. И когда носки сапог утонули в чем-то мягком, он решил, что это как раз подвох и есть.
Замер. Застыл, боясь пошевелиться. Сердце стукнуло с опозданием.
Затем Шенги медленно присел, вытянул левую руку… коснулся пальцами мягкого меха…
И накатило облегчение. И полетело вскачь время, отпущенное незримой дланью. И рванулось ему вслед сердце.
Ни на миг Шенги не подумал, что перед ним животное, мертвое или живое. Он узнал этот ластящийся к пальцам мех, как узнал бы ладонь друга или рукоять своего меча.
Губы беззвучно шепнули:
– Заплатка!
Нет, правда, чему и лежать поперек темного тюремного коридора, как не этому лихому куску сукна, охочему до приключений!
Шенги потянул ткань – и во мраке по камням звякнул металл.
Охотник провел рукой по витому шнуру, на конце которого было что-то привязано. Ладонь сомкнулась на холодном треугольнике – и сжалась так, что грани впились в кожу. Шенги поспешно разжал ладонь: не смял ли он серебряную пластинку?.. Нет, цела!
У сильного, волевого, много пережившего человека задрожали руки. Как же теперь отпутать цепочку от шнура? Не порвать бы!
Но распутывать не понадобилось: цепочка сама змейкой скользнула в ладонь.
Талисман вновь на шее, под рубахой, рука привычно вдавливает его в кожу – и перед глазами Охотника разворачивается план тюрьмы.
Это замечательно, это великолепно… но даже не из-за этого на Шенги снизошло в тюремном мраке теплое, лучистое счастье. Возвратилась утраченная частичка души. Он вновь был цельным перед взором богов.
Верзила с секирой за плечами молча, сердито вышагивал по темному переулку.
– Злишься? – вприпрыжку поспешал за ним Щегол. – Ну, злись… но ведь ничего страшного не случилось! Я живой!
Бородач даже не обернулся на примирительное вяканье.
– Если б ты видел, как я ему врезал! Локтем, с разворота, как ты учил!..
На закаменевшем от гнева лице вояки отнюдь не было умиления успехами ученика.
– Ну, перепало и мне немножко… Зато книга у меня! Как не обронил – сам удивляюсь!
Верзила остановился так резко, что Щегол с разбега пролетел на несколько шагов вперед и в упор спросил юнца:
– И что с нею теперь делать, с этой книгой?
– Не знаю. Надо сначала почитать, что там нацарапал этот алхимик.
Беглый заключенный? Пленник, еще недавно сидевший на цепи? Изгой, который в любой миг может быть схвачен?
Как бы не так!
Шенги хозяином шел по тюремному коридору. Уверенно, спокойно, не сбавляя шага. Левая ладонь прижимала талисман к груди. Охотник знал, куда выводит каждый поворот. Знал, что на пути нет ловушек. Знал, что не встретит ни одного охранника.
Зато в караулке Шенги обнаружил целую кучу охранников, вповалку спящих подозрительно крепким сном. Охотник не стал выяснять причину такого странного несения службы. Храпят – и спасибо за это Безликим.
Куда больше его заинтересовал лежащий посреди комнаты труп пожилого толстяка с почерневшим от удушья лицом. На жирной шее виднелась глубокая узкая полоса.
Кто его так? Убийца, пришедший сюда по душу Подгорного Охотника? Или…
Шенги мягко, словно кота, погладил коричневое сукно плаща, тронул золотой шнур-завязку…
Ладно, пора уносить ноги, пока в дрыхнущей компании не пробудилось чувство долга. Ключи Шенги подобрал еще в камере, возле бесчувственного Блохи, а путь к выходу подскажет талисман.
На город наползало неспешное белесое утро. Стражники у ворот лениво вытаскивали из пазов тяжелые засовы, сонно перебрехивались с ранними путниками, которым не терпелось попасть пораньше в Аргосмир. И правда, куда люди спешат? Медом, что ли, здесь намазано, в столице?
Стражники не обратили внимания на троих подростков в дорожной одежде и с холщовыми сумами, приметили разве что смуглую, нездешнюю красоту девочки.
Никто из стражи не вспомнил об этой троице, когда явился десятник с приказом: глядеть в оба! Из тюрьмы бежал опасный преступник, и тот, кто выпустит его за пределы города, крепко пожалеет о том, что пошел работать в стражу и вообще родился на свет!
Зря стражники пялили глаза на путников: Шенги и не думал покидать город.
Разумеется, не собирался он и возвращаться к Лаурушу. Там его будут искать прежде всего, да и не дело это – приводить беду в гостеприимный дом. Конечно, и Лауруш, и ученики рады были бы ему помочь, но уж так судьба выбросила костяшки – придется выкручиваться в одиночку.
В одиночку?
Шенги усмехнулся. На его стороне правда – а значит, их уже двое…
Высокопарно, но утешает. Впрочем, может быть, для того они и придуманы, эти красивые словечки?..
Конечно, от такой напарницы, как правда, в трудном положении толку бывает немного. Ну, разве что подбодрит тебя, шепнет на ушко: держись, мол… Ее роль начнется позже, когда ты уже разберешься с врагами – и она, вся из себя белая и величественная, воссияет во всей красе. И люди вокруг воскликнут: «Правда восторжествовала!» А ты будешь тихонько радоваться, считая свои синяки и шишки…
Ладно, придется поработать, чтоб она восторжест-вовала. И по возможности уберечь свою шкуру до этого светлого мгновения. А для этого надо держать ухо востро и помнить, что среди встречных прохожих может оказаться очень, очень много желающих получить награду за беглого преступника.
Не так уж часто доводилось Шенги оказаться в положении затравленной дичи. Но бывало и такое в его бурной жизни.
Аргосмир – родной город. Здесь он мальчишкой потерял мать и отца. Здесь бродяжил, ночевал на крышах чужих сараев, просил милостыню, а когда немного подрос – наловчился сдергивать кошельки с поясов рыночных зевак.